Фима на передовой

В 100 лет умерла Мария Лиманская – знаменитая «Бранденбургская мадонна». Прославил её Евгений Халдей. Это он снимал Стаханова, трактористку Пашу Ангелину – и Знамя Победы над Рейхстагом.

Мария Лиманская даже не заметила, когда ее сфотографировали. В покоренном Берлине тут и там сновали фотографы, чтобы запечатлеть победу над нацистской Германией. Поэтому регулировщица у Бранденбургских ворот не обратила на очередного мужчину с камерой никакого внимания. Да и что снимок знал знаменитым, она узнала только через 20 лет. К ней в руки случайно попал журнал «Работница», где она увидела себя. Правда, в подписи под фото значилась не ее, а чужая фамилия. Мария написала в редакцию, и недоразумение быстро уладилось.

Как оказалось, солдаты, у которых фотограф спрашивал имя девушки, перепутали ее с другой регулировщицей. Автор фотографии прислал ей письмо с извинениями и подборку своих снимков с Потсдамской конференции. Создателем исторического снимка, известного под неофициальным названием «Бранденбургская мадонна», был Евгений Халдей – легендарный советский фотокор, снимавший Потсдамскую конференцию, Нюрнбергский процесс и Знамя Победы над Рейхстагом.

Его впечатляющая фотобиография началась со скромного снимка церкви. Его 13-летний еврейский мальчик Фима Халдей сделал в родной Юзовке – ныне это Донецк. «Радость была невероятная, – вспоминал фотограф свой первый кадр. – Вот церковь, до нее километра два – а вот она уже у меня на снимке. Ну не чудо ли?» Свою первую камеру, кстати, он сделал сам – из картонной коробки и старых бабушкиных очков. Именно бабушка в детстве заменила ему мать – та погибла во время еврейского погрома в 1918 году, когда мальчику был всего год. Пуля черносотенца прошла через тело женщины и попала в маленького Фиму, сидевшего у нее на коленях, но застряла между ребер, что его и спасло.

Бабушка настаивала, чтобы Фима научился играть на скрипке. Она раз за разом просила его исполнить «Плач Израиля» и вознаграждала внука мелочью на мороженое. Но он предпочитал разглядывать фотографии в «Огоньке» и других журналах. Ему нравилось, что благодаря фотоискусству он в своей Юзовке может видеть события, которые произошли в Москве, Ленинграде или вообще где-нибудь в Америке.

В 1930 году, когда Фиме не было и 13, в Юзовку пришел голод. Ради хлебного пайка мальчик устроился на завод и одновременно подрабатывал в фотоателье, а в свободное время снимал все, что видел вокруг. Сначала – на свою самодельную камеру, потом – на «Фотокор № 1», первый советский массовый фотоаппарат, купленный на заработанные деньги в рассрочку. Благодаря этой покупке Халдею удалось устроиться учеником фотокорреспондента. Очень скоро он стал полноправным фотокорреспондентом и снимал для региональных газет Донбасса. Уже тогда среди его работ появились исторические кадры – к примеру, он запечатлел знаменитого шахтера Алексея Стаханова и одну из первых советских трактористок Пашу Ангелину.

Примерно тогда же – в середине 1930-х – Ефим стал Евгением. Имя посоветовали сменить коллеги. Его снимки постоянно печатались и то и дело получали премии, но подпись «Ефим Халдей», по мнению редакторов, выглядела слишком по-деревенски и вообще несолидно. Поэтому фотограф взял себе псевдоним: по документам он остался Ефимом, но работы отныне подписывал как Евгений Халдей.

В 1936 году Халдея пригласили работать в Москву, где он стал штатным фотокорреспондентом ТАСС. По редакционным заданиям он объездил полстраны, но судьба сложилась так, что война застала его именно в столице. Еще накануне, 21 июня 1941 года, Халдей был в Пензенской области в селе Тарханы на юбилейном мероприятии, приуроченном к 100-летию со дня смерти Лермонтова. «Я снимал литературный кружок на берегу живописного озера, – пишет фотограф в своих мемуарах “От Мурманска до Берлина”, – и на следующее утро вернулся в Москву. По дороге с вокзала я увидел странную картину: было девять утра, но у германского посольства уже стояло много легковых машин. Из них немцы вытаскивали узлы, чемоданы и вносили их в здание. А через час позвонили из Фотохроники ТАСС: срочно приехать с аппаратурой».

В Энциклопедии ТАСС говорится, что Евгений Халдей – единственный советский фотокорреспондент, в чьем архиве есть снимки Великой Отечественной с первого до последнего дня. Первая военная работа датирована 22 июня 1941-го. Халдей запечатлел, как москвичи с сосредоточенными лицами слушают на улице репродуктор, откуда звучит роковое сообщение Левитана. Последний военный снимок Халдея – Парад Победы на Красной площади, который состоялся 24 июня 1945 года.

В Москве Халдей провел всего несколько дней – его тут же отправили в Мурманск, который уже успели уничтожить нацисты. Вместо домов фотокор увидел лишь остовы печей – только они устояли под авиабомбами. Среди печных труб брела пожилая женщина с деревянным чемоданом на спине. Халдей почти инстинктивно запечатлел ее на фоне разрушенного города. Женщина посмотрела на фотографа с упреком и начала его отчитывать: «Зачем вы снимаете наше горе? Лучше снимите, как наши летчики бомбят Берлин». Халдей растерялся, но пообещал, что если дойдет до Берлина, то исполнит ее просьбу. Так и случилось. В мае 1945-го он увидел пожилую немку, растерянно бредущую по разрушенному Берлину, и вспомнил старушку из Мурманска и данное ей слово.

Среди снимков покоренного Берлина центральное место, несомненно, занимает фотография «Знамя Победы над Рейхстагом». Многие до сих пор считают, что солдаты на этом снимке – это Егоров и Кантария, «официальные» знаменосцы Победы. Именно так кадр преподносился и в советских учебниках истории. На самом же деле на нем совсем другие люди, а сам он постановочный. Знамя Халдей привез с собой: он понимал, что нужно быть наготове и держать все необходимое для исторического снимка под рукой. Полотнища – у Халдея их было три – сделали из красных парткомовских скатертей. Серп и молот Халдей сам вырезал из белых простыней, а пришил их хороший знакомый фотографа – московский портной Израиль Кишицер.

Но даже постановочный кадр на войне может стоить жизни. Если бы не боевой опыт одного из солдат, то никакого снимка бы не было. Бои за Рейхстаг все еще продолжались, пробиваться наверх приходилось под пулями. В одной из комнат, через которую нужно было пройти, затаились немецкие пулеметчики. И один из бойцов, с которыми шел Халдей, бросил в комнату гранату, прежде чем туда войти – это всех и спасло.

Однако не все снимки Халдея печатали так же охотно, как «Знамя Победы над Рейхстагом» или «Бранденбургскую мадонну». В его архиве есть очень тяжелые фотографии с жертвами нацистов – и трупами самих нацистов. На одном из таких снимков он запечатлел мертвую семью на скамейках в Вене. Как он узнал после со слов свидетелей, глава этой семьи – гитлеровский офицер – сначала застрелил жену и сопротивлявшихся детей, а потом застрелился сам. Некоторые работы Халдея использовались как свидетельства на Нюрнбергском процессе, который он также снимал.

Но если австрийский снимок все же был опубликован, то портрет мужа и жены из Будапешта так и не взял ни один советский журнал. На нем нет ни трупов, ни крови – только мужчина и женщина крупным планом. Но поставить этот кадр в печать редакторам мешали звезды Давида, нашитые на их одежду. Обстоятельства, в которых был сделан снимок, Халдей запомнил на всю жизнь. «Я подошел к ним сказать, что город уже освободили, но они сначала меня испугались. Я был одет в черное кожаное пальто, и они приняли меня за гестаповца». На смеси идиша, усвоенного от бабушки, и немецкого он развеял это заблуждение, сорвал с них звезды. Когда супруги поняли, что перед ними – тоже еврей, женщина расплакалась и начала рассказывать, какие страхи им пришлось пережить во время оккупации. Как ни пытался Халдей опубликовать этот снимок или выставить этот памятный кадр на выставках – все тщетно. Впервые он появился в печати лишь в 50-ю годовщину Победы, и то в зарубежных изданиях.

Гонения из-за еврейского происхождения не миновали и самого Халдея. Вскоре после войны началась волна антисемитских репрессий, известная как борьба с космополитизмом. Фотографа заклеймили космополитом и в 1948-м уволили из ТАСС. Формально – за недостаточное для занимаемой должности образование. Оно действительно ограничивалось лишь хедером, но до сих пор это никому не мешало. Халдей к тому времени уже был женат, в 1947 году у него родилась дочь Анна – и в одночасье семья лишилась средств к существованию. Его не брали на работу, он перебивался случайными заработками. Халдей даже писал Суслову, но ответа не получил.

Только после смерти Сталина Халдею наконец-то удалось устроиться в заштатный журнал «Клуб и художественная самодеятельность». Теперь вместо Жукова на белом коне на Красной площади и Геринга перед судом в Нюрнберге он снимал сельские спектакли и работу кружков. Еще через несколько лет при содействии Константина Симонова, с которым фотограф близко дружил, его взяли на работу в газету «Правда», а потом стали печатать и в других ведущих советских изданиях. В 1972 году, когда евреев опять начали негласно выдавливать из советской культуры, Халдея еще раз уволили, но на этот раз только из «Правды». И все же на этот раз, как рассказывала дочь фотографа Анна в интервью Jewish.ru, было легче: «Отец все равно работал в советской культуре, занимался подвижничеством, организовывал различные выставки, позже стал биографом Симонова, они много путешествовали вместе. Он не оставил свою профессию и никому не доверял работать с его материалами: сам все снимал и сам же проявлял пленки в лаборатории, которая всегда находилась дома».

Судьба фотоархива Халдея оказалась не менее сложной, чем судьба самого фотографа. Его большая часть оказалась в Америке, и 80-летний Халдей, введенный в заблуждение, передал на него права сторонним людям. Эту историю Анна Халдей подробно рассказывает в упомянутом интервью – ей удалось добиться справедливости и вернуть архив на родину только после 15 лет судебных разбирательств. Обманутый престарелый фотограф лишился и своей легендарной «Лейки», на которую было снято множество исторических кадров, включая «Знамя Победы над Рейхстагом». Во время визита в США у него попросили камеру якобы для музея фотографии в Лос-Анджелесе, а взамен предложили точно такую же новую. Халдей согласился, а потом с удивлением узнал, что его «Лейку» продали с аукциона за 200 000 долларов.

Примечательно, что архив Халдея вернулся в Россию как раз к 100-летию со дня рождения фотографа – в 2017 году. Сам Халдей не дожил до этого события – он скончался в 1997-м на 80-м году жизни. Сегодня фотоархив хранится у дочери Халдея. «Права на архив отца мне помог – совершенно безвозмездно, исключительно из уважения к памяти отца – отстоять нью-йоркский адвокат Дэниэл Ротштейн, – рассказывала Анна Халдей. – Я теперь разбираю негативы, обнаруживаю кадры, которые считала безвозвратно утраченными, и это большое счастье».