Несмотря на то, что коммерческий успех его работы довольно сомнителен, скульптор Зеев Нейман (
Ze'ev Neumann) видит в создании произведений искусства из ивритских букв оригинальный способ донести свое творчество как до светских, так и до религиозных евреев. Когда тридцать лет назад он поднялся на борт самолета, отправлявшегося из Израиля в США, чтобы открыть на новой земле новую главу своей жизни, то вдруг понял, что теряет нечто очень важное. И хотя в Израиле хватало вещей, которых он не любил, да и чувствовал он, что не нашел того, что хотелось бы ему отыскать там, все же очень жаль было оставлять одну вещь — иврит.
«В мире существует множество прекрасных языков, — говорит он, —
но иврит, бесспорно, один из самых чарующих. Уезжая, я чувствовал, что теряю этот язык, что я не буду разговаривать на нем, что не буду на нем писать. Иврит — одна из самых прекрасных вещей в Израиле» .
Многие годы Нейман остро ощущал эту потерю. Иногда наведывался в Нижний Ист-сайд, старый еврейский район Манхэттена, чтобы взглянуть на ивритские манускрипты столетней давности. И каждый раз, к своему удивлению, открывал новые глубины языка. Однако вырезать ивритские буквы он начал только после убийства израильского премьер-министра Ицхака Рабина, 24 года спустя после своего приезда в США.
«Это был толчок… Своего рода импульс. Я почувствовал острую необходимость найти общий знаменатель для религиозных и светских, для умеренных и экстремистов. Нам срочно необходим этот общий знаменатель. Если его не будет, мы навлечем на себя катастрофу» , — пытается объяснить он.
Сегодня Нейман представляет свои ивритские буквы на Флашин-авеню в Бруклине. Как и тысячи других художников, живущих в этом районе, где цены на недвижимость пока еще не слишком высоки, Нейман зарабатывает себе на жизнь — плотницким делом. Однако подлинную свою энергию он воплощает в искусстве:
«Без этого нет смысла жить. Для меня буквы — метафора, олицетворение еврейского народа, они подобны скелету древнего животного, которое проспало долгую зиму и сто лет назад пробудилось к новой жизни, обзаведясь кожей и нарастив мускулатуру, чтобы помочь нуждающимся в нем людям. В Израиле и в ивритоговорящем мире вообще каждый привнес в язык что-то свое. Религиозные и светские говорят на разных языках. Одна группа говорит на старом мессианском иврите. Другая — хочет использовать язык в ежедневном быту и в светском употреблении. Все это и подтолкнуло меня к идее создать искусство, которое стало бы равноценным для этих противоположных полюсов израильского общества и еврейского народа. Ивритский алфавит — это основа нашего мира: самое существенное из того, что роднит религиозных и светских евреев, это буквы. Со временем я лишь убедился в том, насколько серьезен этот вопрос. Использование букв позволяет мне донести свое искусство, как в религиозный мир, так и людям, почитающим заповедь “не сотвори себе кумира”. Я говорю с ними на знакомом им языке. Возможно, таким образом, мне удастся донести до них свою мысль» .
Нейман играет с буквами ивритского алфавита, придавая информативной статике динамику и драматизм действия. Он делает буквы трехмерными, объемными, причем глубина является наиболее сильным их эффектом. Это не просто шрифты — под рукой своего создателя они оживают: иногда кажутся счастливыми, временами — наполняются грустью, они то расширяются, то сжимаются, строгая прямолинейность очертаний сменяется витиеватой вязью, а когда их создатель хочет выразить протест, он окунает их в кроваво-красный пурпур. Его ивритские буквы сделаны из дерева, cтирофома, бронзы и губки. Иногда он использует краску и бумагу.
Нейман не ставит перед собой коммерческих целей. Его искусством невозможно заработать на жизнь. Да и отыскать вожделенный «общий знаменатель» оказывается не так просто — большинство еврейских организаций в Соединенных Штатах совсем не спешат приобретать работы бывшего израильтянина. И все же хочется верить, что творчество Зеева Неймана, как и любое другое творчество, имеет смысл. А значит, рано или поздно отыщет дорогу к сердцам людей.