Общество
Еврейский волкодав
Сумерки приносили Одессе налёты, убийства и ограбления...
05.12.2017
Она родилась в Палермо в 1916 году. Ее отец, профессор Джузеппе Леви, был известным ученым-биологом, происходившим из старинной еврейской семьи города Триеста. В семье росло пятеро детей, Наталия была самым младшим ребенком, и ее почти не замечали. Именно вследствие этого у нее сформировалось убеждение, что она совсем неважна и неинтересна, да и появилась в семье, когда «всё самое важное уже произошло». Все детство она боялась противоречить темпераментному и вспыльчивому отцу и в основном молчала в его присутствии. «Считается, что дом, в котором много детей, – счастливый, но я не могла найти ничего счастливого в своем доме», – опишет она спустя годы свое детство словами одного из персонажей своих книг.
В Турине, куда семья переехала в 1919-м, Наталия начала получать домашнее образование: её держали дома и почти не выпускали на улицу – чтобы предотвратить детские инфекционные заболевания. «Семьи бывают всякими – ужасными, токсичными, подавляющими, холодными. Но ребенок нуждается в семье, несмотря ни на что. Он может в ней расти несчастным, стыдиться своей семьи или ненавидеть ее, но эта семья – как дремучий лес, в который его память будет постоянно возвращаться и бродить по нему, чтобы понять, кто он и откуда», – напишет потом Наталия в «Семейных беседах». Так происходило и с ней самой: в своих книгах она постоянно возвращалась в собственное детство и показывала, что личность формируется в самые ранние годы, а всё происходящее впоследствии обусловлено уже случайностью.
В школу ее отдали уже перед самыми госэкзаменами, и она, оказавшись среди детей-пьемонтцев, которых связывал еще и особый диалект, чувствовала себя чужой и одинокой. Хотя ее семья и была уже секулярной, Наталия по примеру своей бабушки пробовала соблюдать традиции и примкнуть к еврейской общине, но и там остро чувствовала себя отверженной.
Уже с ранних лет у Наталии проявилась способность самостоятельно мыслить и противостоять среде и общественному мнению. В семье она приняла навязываемый ей образ слабой и ни к чему не пригодной девушки, который пройдет потом красной нитью во многих ее произведениях, но при этом она систематически работала: писала пьесы и вела подробнейшие дневники, в которых методично фиксировала всё, что подмечал ее острый взгляд. И если она в результате смогла завоевать уважение близких, то только благодаря своим выдающимся литературным способностям.
В 16 лет она отправила свой первый сборник стихов известному критику Бернардо Кроче, но получив отрицательный отзыв, переключилась на рассказы. Эти новеллы один из ее братьев переслал своему другу – Леону Гинзбургу, открывавшему вместе с Джулио Эйнауди собственное издательство, вокруг которого вскорости группировались самые талантливые и прогрессивные авторы.
Наталии в тот момент едва исполнилось 17 лет, Леону было 24 года. Поженятся они только через пять лет, и Леон признается: «Я женился на ней, потому что она пишет прекрасные рассказы». Так писательский дар помог Наталии найти мужа и определил ее место в самой престижной и либеральной итальянской интеллектуальной среде.
Как и Наталия, Леон Гинзбург был тоже человеком сложной судьбы: его мать была из России, отец – из Италии, и всё его детство прошло в метании между этими странами. Пока не началась Первая мировая, и семья, спасаясь от погромов, не перебралась в Италию. Леон был одаренным и очень талантливым человеком, еще в молодости принятым в университет в качестве профессора русской литературы.
После свадьбы у Леона и Наталии за 4 года родилось четверо детей – создание собственной крепкой семьи для этих двух людей, никогда не имевших поддержки среды, был вопросом первостепенной важности в этом неопределенном мире. Брак стал для них началом обретения корней и стабильности.
После прихода Муссолини к власти семья Наталии присоединилась к Сопротивлению, хотя до этого в политику они открыто не вмешивались. Один из братьев Наталии занялся распространением антифашистских памфлетов, за что чуть не попал в тюрьму и вынужден был уйти на подпольное положение. Затем был арестован отец Наталии и другие братья – «за симпатии к антифашистскому движению». Наконец, в 1940-м, когда Италия окончательно перешла на военное положение, был отправлен в ссылку в Абруцци и ее муж Леон. Это типичный итальянский вид наказания – лишить человека его привычной среды. Но Наталия вместе с детьми последовала за ним и написала в ссылке свой первый большой роман – «Дорога в город».
В 1943-м, после первого свержения Муссолини, Гинзбурги переехали в Рим, где Леон пытался организовать движение Сопротивления против нацистской оккупации. Но в ноябре он был выдан провокатором, арестован и передан в руки СС. Он умер в тюрьме в феврале 1944-го, не выдержав допросов и пыток и оставшись навсегда героем и мучеником итальянского Сопротивления. Судя по последнему письму Леона, чудом попавшему в руки Наталии, он чётко осознавал, что никогда больше не увидит ни ее, ни детей. «Когда он умирал, никого из нас не было рядом», – напишет она впоследствии. И эту тему – умирающего в одиночестве без близких и друзей – она пронесет потом сквозь всё своё творчество, как, например, в романе «Дорогому Микеле».
После ареста мужа 27-летняя Наталия с четырьмя детьми на руках была вынуждена несколько месяцев скрываться и жить по поддельным документам – Рим был освобожден от нацистов только 4 июня 1944-го. Но это ее собственное страдание вкупе с трагической гибелью мужа привело к резкой смене ее самоидентификации – она стала отождествлять себя с еврейством как с «маргинализированной группой», подвергающейся репрессиям. Она начинает осознавать еврейство как моральный долг, а собственную боль не как личную, а как несчастье целого народа.
Коллективные и личные травмы займут особое место в ее произведениях. Когда в 1963-м наконец вышли ее «Семейные беседы», разошедшиеся миллионными тиражами и получившие самую престижную итальянскую премию «Стрега», читатели ждали от нее, главным образом, объективного свидетельства, документирующего недавнее прошлое. В тот момент Италия была расколота на два лагеря: одни хотели поскорее забыть постыдную фашистскую страницу своей истории, другие знали – необходимо помнить, чтобы не повторить.
Рассказав в романе историю Италии XX века через призму человеческих отношений, неуклонно придерживаясь принципов жизненной достоверности, Наталия передала эту страшную эпоху и ощущение надвигающейся беды, но сделала это в завуалированной и деполитизированной манере. Многие читатели, ожидавшие жёстко политизированного романа, были разочарованы. Но фашизм для Гинзбург был не абстрактным злом, а проявлением человеческой натуры – поэтому рассказать о нем она могла только через истории людей и семей. И в каждой из этих историй, по словам новеллистки Грейс Пейли, есть «двойное дно».
Тем не менее «Семейные беседы» определили место Наталии Гинзбург в итальянской литературе – национального писателя, присягнувшего Сопротивлению. Сейчас этот роман включен в обязательную программу по литературе в школах Италии. Однако духом мрачного предчувствия несчастья, такого характерного для XX века, отмечены и все ее последующие книги, включая сагу «Все наши вчерашние дни» – самый длинный из ее романов, посвященный борьбе с фашизмом.
В 1950 году Наталия вышла замуж за профессора английской литературы Габриэля Балдини, от которого у нее родилось еще двое детей. Но и тут судьба ударила по полной – оба ребёнка страдали тяжелой формой инвалидности. Сын, родившийся в 1959-м, умер через год, а за дочерью Наталия преданно ухаживала до самой своей смерти от рака в 1991 году.
В 1960-е Наталия вместе с мужем переехала в Лондон, где он заведовал итальянским культурным центром, а она больше времени стала посвящать журналистике и переводам. Но в 1969-м Габриэль умер, Наталия окончательно вернулась в Италию, увлеклась политикой, присоединилась к Коммунистической партии и дважды избралась в Парламент – в 1983 и 1987 годах. Она с большим воодушевлением участвовала в реформах социального сектора, добивалась снижения цен на хлеб, защищала жертв изнасилований и внедряла институт опеки детей-сирот. Будучи человеком левых взглядов, Наталия, однако, от коммунистической идеологии оказалась далека – ее взгляды начали входить в конфликт с «линией партии», она снова почувствовала отчужденность и постепенно стала отходить от политики.
Её героинями всегда были такие же сильные женщины, как она сама. И они, говорившие от первого лица, так или иначе являлись отражением ее собственных мыслей и ее жизни. Уже в 1990-м, за год до кончины, она сказала: «Если я и пытаюсь выдумывать какие-то истории, мне это не удается – моя собственная автобиография всегда подстерегает как волк из-за угла».
Ольга Левицкая