Расстрел до востребования

Небольшой эпистолярный рассказ американской писательницы Кэтрин Тейлор «Адресат неизвестен», опубликованный в 1938 году, – это повествование о переписке двух друзей и партнеров по бизнесу – еврея и немца, которая велась во время торжественного шествия нацизма по Германии и Европе.

Еврей Макс жил в Америке и управлял оттуда совместным бизнесом, а немец Мартин предпочёл Германию. Но с каждым новым письмом из зарождающегося Третьего рейха Максу становилось всё очевиднее, что с его немецким другом происходят пугающие метаморфозы – из свободомыслящего либерала он стремительно превращается в ярого национал-социалиста.

Вначале в письмах к еврейскому другу Мартин высказывал лишь робкие надежды, связанные с приходом Адольфа Гитлера к власти, но вскоре начал грезить возрождением немецкого величия и оправдывать насилие, а потом – и обосновывать антисемитизм. Затем же, испугавшись самого факта переписки, потребовал ограничить ее лишь пересылкой финансовых документов.

Спустя несколько месяцев Макс всё же решился написать Мартину – ситуация была отчаянная. У Макса в Берлине пропала сестра, все письма к ней возвращаются со штампом «Адресат неизвестен», а слухи доносили, что она стала такой же жертвой нацистов, как и другие евреи в Германии. И от Мартина на удивление быстро пришел ответ, в котором он сообщал, что сестра Макса мертва, а также признавался, что и сам отчасти приложил к этому руку, поскольку отказался укрыть ее в своем доме, когда она прибежала к нему как к другу брата и близкому мужчине в поисках спасения от преследователей. Мартин вполне цинично и садистски написал, как слышал, «что она перестала кричать». А в завершении уже в жёсткой форме потребовал прекратить любую переписку.

Однако вскоре Мартин стал получать от Макса письма и телеграммы, содержащие намёки, что он сам, Мартин, – еврей, а также «приветы от дяди Соломона» и странные числовые ряды, больше всего напоминающие зашифрованное послание. В ответных письмах Мартин умоляет своего еврейского друга прекратить слать эти странные сообщения, поскольку они его погубят: к нему уже приходили из гестапо и требовали раскрыть ключ к шифру, поскольку подозревают в шпионаже. Однако Макс не останавливается и, похоже, добивается своего: в последнем письме, вернувшемся к отправителю, поверх прощальной фразы «Да поможет тебе Б-г Моисея» стоял штамп «Адресат неизвестен».

Этот текст вроде бы не содержит особых подробностей, связанных с Холокостом, – автор ограничивается лишь кратким упоминанием о публичной порке или насильственном вливании в рот касторового масла, которым в качестве унижения подвергались евреи, но между строк раскрывает страшный механизм уничтожения людей и их слома, который так точно иллюстрирует канцелярский штамп «Адресат неизвестен». И это умолчание парадоксальным образом становится сильной стороной текста.

Этот рассказ дает нам еще один пример трикстера – герой с помощью хитрости обводит вокруг пальца врага и даже добивается его поругания и гибели. Письма с шифрами из Америки вполне могли бы стать эпизодом из романа Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев». И в конце 1930-х годов этот эпизод мог быть воспринят читателями как шутка, пусть и чёрная. Но сейчас мы знаем, что за этой отчасти юмористической историей грядет всеобщее разрушение, и это знание предполагает невероятно серьезное отношение к тексту. И это странное несоответствие – между содержанием и контекстом – вызывает раздражение и неустранимый зуд, мешающий классифицировать эту историю и поставить её на «нужную полочку в голове» и заставляющий возвращаться к ней с острой смесью отвращения и сострадания.

Наша память не способна вместить весь масштаб случившейся Катастрофы. А устрашающие числа спустя восемьдесят лет все больше теряют свою вещественность, окрашиваясь сообразно политической конъюнктуре, использующей образ Второй мировой войны и Холокоста в своих целях. Единственный способ осознать всю внечеловечность и запредельность этого опыта – показать его повседневность в судьбах конкретных людей.

Фотографии, почтовые марки и штампы, иллюстрирующие рассказ, вместе с деловыми бланками, на которых написан текст, только усиливают ощущение реальности и документальности происходящего. Документальная форма открывает возможность говорить не «после Катастрофы», а изнутри Катастрофы и ее языком. Ведь этот текст о Холокосте родился в тот момент, когда трагедия только начала разворачиваться. Вроде бы мир пока не рухнул, и европейская культура не сгорела еще в огне Второй мировой, но этот внезапно появившийся текст очень точно описывает, как именно все это произойдет – на примере дружбы двух мужчин, немца и еврея. Поэтому рассказ можно рассматривать как пророчество.

Интересно, какой автор зафиксирует наступающее для нас будущее и когда выйдет книга, о которой наши потомки скажут, что она была пророческой? Такой текст может появиться где угодно – от Украины до Сирии – и показать нам локальный Армагеддон внутри отдельно взятых отношений, и тем самым – глобальный Армагеддон.