Общество
Еврейский волкодав
Сумерки приносили Одессе налёты, убийства и ограбления...
25.12.2019
Эдвин Гилберт написал Native stone, в переводе – «Камни его родины», в 1957 году. К тому времени писатель уже отдал дань теме маккартизма, выпустив «голливудскую» книгу «В беличьем колесе». Но только «Камни его родины» стал по-настоящему успешным и читаемым романом Гилберта.
Книга явно носит автобиографические черты: Гилберт родился в Германии в 1907 году, но уже в детстве семья переехала в США, что и спасло её от Холокоста. Как и герой романа Рафферти Блум, Эдвин Гилберт изучал архитектуру в университете Нью-Хейвена, и его знание предмета позволило погрузить жизнь героев в атмосферу архитектурных и идеологических споров – и через них показать весь драматизм того времени. Впрочем, в отличие от героя книги, сам Гилберт архитектором не стал – во время Второй мировой он служил, потом работал на Warner Brothers, писал сценарии и снимал документальные фильмы. О его жизни известно не так много, но многое можно понять из романа, главный герой которого – вместе с тремя друзьями, молодыми архитекторами, выпускниками университета в Нью-Хейвене – ищет себя, свой стиль, свое место в этом мире.
Рафферти Блум – наполовину ирландец, наполовину еврей, не скрывающий, а подчеркивающий свою любовь к отцу, мясоторговцу Моррису Блуму. Отец научил его самому главному – жить в гармонии с окружающим миром, любить и понимать природу, ценить дом и семью, с вниманием относиться к человеку. Именно поэтому архитектурные искания Раффа не были слепым подражанием архитектуре из стекла и металла, а стали поиском «Дома», подстроенного под особенности характера людей, вписанного в американскую природу.
Еврейская тема начинается с первых же страниц романа, когда Рафф вспоминает о детстве. В школе его обзывали «ирландским или еврейским отродьем», а уже в колледже друг с подкупающей непосредственностью заявляет: «До того как я попал сюда, на север, я и понятия не имел, что это за штука такая – еврей. А уж о дружбе с евреем и речи быть не могло. Только ты, дубина кривоносая, не задавайся! Ты ведь еврей только наполовину».
В конце концов именно еврейская тема становится камнем преткновения, когда открывается подлость и беспринципность одного из друзей и коллег Раффа – Винса Коула. Он пытается стать единственным другом и партнером бостонского аристократа Эбби Остина, а для этого всячески выживает Раффа из созданной ими всеми вместе архитектурной фирмы. «Как бы то ни было, Винс почему-то чувствовал себя задетым. Это получалось против его воли; он ничего не имел против Раффа, но ему всегда казалось, что Рафф стоит у него на дороге, вечно вклинивается между ним и Эбби. Тем более что в жилах у Раффа немало еврейской крови. Пусть он нисколько не похож на тех юрких еврейчиков, с которыми нередко сталкиваешься при сдаче строительных подрядов, – все равно Рафф может здорово напортить».
Сам непокорный бунтарь Рафферти Блум оказывается в какой-то момент сломлен. Он не позволяет себе поверить девушке, такой же бунтарке – прямой, открытой Трой, эпатирующей буржуазный мир своими либеральными взглядами. Трой в итоге выходит замуж за его друга Винса, а Рафф начинает встречаться с откровенной антисемиткой, красавицей архитектором Мэрион. Он не может устоять перед красотой и уверенностью, вопреки тому, что Мэрион довольно скоро сообщает ему: «Мой двоюродный брат был одним из предводителей “Серебряных рубашек” (одна из фашистских организаций США. – Прим. автора). Что ж, семейные предрассудки в какой-то мере передались и мне. Конечно, присутствующих это не касается. Почти не касается».
И только в прямом столкновении двух женщин – Трой и Мэрион – он понимает, каким идиотом был, приведя Мэрион в дом друзей. «А здесь, я вижу, витает звезда Давида», – язвительно замечает Мэрион в компании друзей Раффа. И в ответ на возмущение яростной Трой отвечает: «Незачем поднимать такой шум, миссис Коул. Впрочем, если аристократическая форма вашего носа – только результат удачной пластической операции, мне, по-видимому, придется принести извинения».
Тема махрового национализма имеет продолжение. Молодой архитектурной фирме, которую основали три друга, попадается выгодный заказ – строительство поселка. Заказчик вдруг ставит особое условие – сегрегация: «В этом поселке должна жить избранная публика. Нужно ввести ограничения. Знаете, как это бывает: какой-нибудь жид или итальяшка покупает дом через подставное лицо, а потом поселяется в нем и воняет на весь поселок».
Рафф молчит, он часто сталкивался с этим. «Он вздрагивал от боли, на кого бы ни нападали: на католиков, на ирландцев или на евреев. Потому что Моррис Блум был еврей, и Раффу, знавшему, какой он был человек, хотелось, чтобы это знали все, и любили Морриса, и понимали его значительность». Но не молчит Трой. Она обращается к своему мужу, который готов пойти на любую сделку: «Винсент, ты не примешь в этом участия! Карандаша не возьмешь в руки, пальцем о палец не ударишь для такого гнусного дела!»
И она побеждает. Ее желание защитить чернокожих, итальянцев, арабов или евреев – которое сначала кажется Раффу и читателю показным и эпатажным – проходит проверку. Она, белая американка из известной семьи Остин, не идет на сделку с совестью, разрушая тем самым и свой брак.
Представляю, как это было важно прочитать в СССР. Да и сейчас важно в любой стране. Совсем не случайно такой интересной кажется автору борьба Рафферти Блума за право построить церковь в маленьком городке Смитсбери. Жители городка, да и коллеги – не в восторге от этой идеи: еврей, который строит церковь? На что Рафф отвечает: «Как вы думаете, кто построил первую синагогу в Америке? Ту, которая в Ньюпорте? Еврей? Нет, черт побери, ее построил Питер Харрисон. В тысяча семьсот шестьдесят третьем году! – Рафф внезапно остыл и расхохотался – А теперь будет наоборот. Это называется услуга за услугу».
И он побеждает, церковь – будет. И справедливость, и любовь, и приятие «другого» в романе торжествуют. В жизни – не всегда. Но даже голливудский финал книгу не портит.
После успеха своего романа Гилберт написал еще несколько – они не были переведены на русский. Роман «Камни его родины» был переиздан в России один раз, в 1993-м. Гилберт подолгу жил во Франции и умер в своем доме в Каннах в 1976 году. Мой отец – Натан Евсеевич Линецкий – пережил его на несколько лет и умер в Ленинграде. Он ни разу не побывал в США, хотя историю американской архитектуры изучил в процессе перевода досконально. Они бы понравились друг другу.