Последний мушкетёр

3 апреля не стало выдающегося еврейского – это слово принципиально важно – прозаика, поэта, литературоведа и историка Даниэля Клугера. Определить его как писателя в одно слово крайне трудно, так как он брался почти за все литературные жанры – и в каждом оставил столь яркий след, что стереть его уже невозможно.

Заставить написать слово «умер» по отношению к Даниэлю я не могу – как минимум половину его «Еврейских баллад» я помню наизусть, периодически переслушиваю их и проговариваю про себя. Да, думаю, и не только я, а многие евреи в самых разных уголках мира. Его книги стоят у меня в первом ряду – на полке для самых любимых. И многие уже читаны-перечитаны до дыр.

Но в то же время Даниэль Клугер был для меня, безусловно, чем-то большим, чем писатель. Он был другом – одним из тех, с кем у меня было полное понимание почти во всех литературных вопросах, подходах к еврейской истории, да и отношению к жизни.

Физик по образованию, талантливый ученый, отслужив на флоте, он начал писать научно-фантастические рассказы и очень быстро вошел в круг молодых писателей-семидесятников, определивших дальнейшее направление развития как российской фантастики, так и современной серьезной прозы. Достаточно вспомнить, что в этот же круг входил тогда еще совсем юный Виктор Пелевин.

Сам я впервые познакомился с творчеством Даниэля Клугера еще мальчишкой, прочитав в 1979-м его очень трогательный фантастический рассказ, опубликованный то ли в журнале «Химия и жизнь», то ли в «Знание – сила». А в 1994-м Клугер уже собственной персоной появился в «наших палестинах» и почти сразу после приезда опубликовал серию детективов, объединенных фигурой сыщика Натаниэля Розовски, расследовавшего странные преступления, совершенные в Израиле.

Затем эти детективы были изданы одной книгой «Убийство в Кейсарии», которая разошлась мгновенно и отлично читается и сегодня. Уже в этих повестях чувствовалось тяготение Клугера к еврейской мистике и истории, но в полную силу проявилось оно позже.

Моё личное знакомство с Даниэлем Клугером состоялось в начале нулевых годов, когда я возглавил редакцию газеты «Русский израильтянин» и попросил его вести рубрику «Еврейская страница». Помню, как Клугер зазвал меня в какой-то ангар и рассказал, что начинал карьеру в молодости как рок-музыкант и автор песен, но потом отошел от этого. А сейчас неожиданно для самого себя снова начал писать стихи и класть их на музыку. Он исполнил их – и песни были из тех, что сразу врезаются в память. Меня потрясла его песня о близком друге, который был бандитом и большим поэтом одновременно и погиб во время одной из разборок:

Слова легли цветным узором,
Покрыли листьями настил.
Он был поэтом или вором,
Но главным стало слово «был».

Его продали с потрохами,
Перепродали ни за грош.
Он изводил себя стихами,
Поставил точку, выбрав нож.

Мы были все на этой карте,
Но оказались ни при чем.
Лишь женщина в осенней Ялте
Вдруг зябко повела плечом.

Была в том цикле и еще одна великолепная баллада о Мефистофеле:

Она мила, какого ж черта
Тебе понадобилось, Черт?!
Мешает шпага иль ботфорта,
Иль просто старый посох стерт?

А спустя несколько месяцев он собрал небольшую компанию друзей в Тель-Авиве и исполнил для нас «Балладу о Прекрасной Даме», «Шахматную балладу» и произведение о великом еврейском пирате, раввине-каббалисте Яакове де Куриэле, построенное на реальной исторической основе, но содержавшее в себе и некую долю домысла. Но все баллады поражали захватывающим сюжетом, глубокой психологичностью образов и ударной концовкой. К примеру, «Баллада о Прекрасной Даме», в которой красавица Сюзанна яростно доказывает Томазо Торквемаде, что её отец ни в коем случае не тайный иудей. В финале красавица вынуждена согласиться на требование Великого Инквизитора – стоять рядом с ним на казни собственного отца:

Нерадостны воскресные парады
Осенним утром в пасмурной Севилье.
Стояла одесную Торквемады
Сеньора в черной кружевной мантилье.

Произнесла легко слова пустые
И улыбнулась раннему лучу.
Но накануне – может быть, впервые –
Она зажгла субботнюю свечу…

Помню состояние шока, в которое меня повергли эти баллады – мне сразу захотелось напечатать их в газете, хотя прежде я не раз громогласно заявлял, что никаких стихов в нашей газете никогда не будет, дабы отбиться от наседавших толп графоманов. Но это было событие экстраординарное: в еврейской литературе на глазах рождался поэтический жанр, которого прежде никогда не было. Клугер на глазах переплавлял еврейскую историю в поэзию, и каждая баллада захватывала как своим сюжетом, так и высоким поэтическим напряжением. И, конечно, совершенно неожиданным финалом, глубина которого осознавалась далеко не сразу.

Так, в «Балладе об Эрвине Блохе» немецкий солдат с таким именем после краткого отпуска домой возвращается на Восточный фронт и на Варшавском вокзале видит толпу евреев, которых отправляют в Освенцим. И помогает старому раввину поднять тетрадку с переписанными от руки псалмами. Этот момент становится поворотным для выросшего в берлинском сиротском приюте Эрвина Блоха, и он возвращается на фронт другим человеком – и остается им до самой своей гибели. И вот финал:

Но перед смертью, в горячем бреду
Видел он тот вокзал.
«Стойте! – вскричал он. – Я с вами иду!» –
И за раввином встал.

«В ад вместе с вами дорогу избрал,
Не поверну назад!»
Но рабби спросил: «А с чего ты взял,
Что эта дорога – в ад?»

Потом баллады стали множиться, и одна была, как правило, лучше другой. И каждая оставалась уникальной. В том числе и очаровательный, то смешной, то грустный, но необычайно мудрый цикл баллад о Яворицах, построенный на еврейском фольклоре. И «Хасидский вальс», представляющий собой переплавку истории о Шестом Любавичском ребе. Всего им было написано свыше 50 баллад.

Даниэль не раз говорил, что с написанием этих баллад связано немало мистики. К примеру, когда он писал «Шахматную балладу», то дал её герою имя рабби Шимон просто для рифмы. И уже потом узнал, что раввина, игравшего в шахматы со своим сыном, ставшим римским папой, и в самом деле звали рабби Шимон.

Писательская фантазия и кругозор Даниэля Клугера были поистине безграничны – он продолжал активно работать, казалось, во всех жанрах. В 2003-м вышла его книга «Дела магические», составленная из рассказов в жанре юмористических детективов-фэнтези, действие которых происходит в мире, где карфагеняне-семиты победили ариев-римлян, а место науки заняла магия. Тогда книг в этом жанре в России выходило не так много, и Даниэль Клугер в значительной степени определил последующие пути развития и этого жанра.

В повести «Мушкетер» Клугер тщательно обосновывает версию, что один из трех мушкетеров – Портос – был на самом деле сбежавшим от преследований из Португалии тайным евреем. А также осторожно намекает, что евреем мог быть и сам Д’Артаньян, постоянно подчеркивающий свое происхождение из Гаскони – этого гнезда бежавших от испанской инквизиции марранов.

Еще одна бесконечно любимая мной книга Клугера – «Летающая в тёмных покоях» – сборник написанных в лучших традициях Эдгара По мистических рассказов, основанных на хасидских преданиях, но при этом предельно реалистичных. Я знаю, что в этом жанре работали многие, но Клугер – один из лучших, если не лучший, и пишу я это отнюдь не потому, что так принято в некрологах.

Одновременно в последние десятилетия вышло и немало его блестящих литературоведческих и исторических исследований, посвященных поиску прототипов героев великих произведений, содержащимся в них загадках, теории детектива и научной фантастики, совершенно неожиданным трактовкам шедевров литературы. И как вся эта многогранность умещалась в одной личности – понять просто невозможно!

В последние годы Даниэль тяжело болел, но продолжал до последнего дня напряженно работать, писал и выступал с концертами и одновременно всё больше погружался в изучение Торы и соблюдение ее заповедей. В Б-га он, кстати, верил всегда, и в интервью, которое я брал у него на 50-летие, на вопрос о вере ответил: «Обе мои бабушки были глубоко религиозными еврейками. И обе были очень умны. А я их обеих безумно любил и допустить, что они в чём-то ошибались, попросту не могу». Помню, как он прислал мне в мессенджере свою фотографию в тфилине и талите и написал: «Никогда не думал, что это такое счастье – накладывать тфилин».

Всего пару недель назад я прочитал его новую повесть «Парижский исполнитель» – о знаменитом детективе-преступнике Видоке и начале карьеры оставившего яркий след в истории российского сыска близкого пушкинского друга Ивана Липранди, имевшего еврейские корни. Собирался позвонить Даниэлю, чтобы выразить свое восхищение, однако, как обычно, замотался и не успел. А теперь уже не позвонишь.

Но его «Еврейские баллады», детективы и все остальные произведения остаются с нами и однозначно будут еще долго востребованы еврейскими, да и не только еврейскими читателями. И это, поверьте, тоже не просто слова.