Ржавые цепи любви

– Что ты знаешь за обрезание, мальчишка! – взорвался Старший брат, и крохотные капельки слюны полетели веером из его рта. – Ты ничего не знаешь!
Он зашаркал к старой яблоне, росшей посреди двора – дерево нависало над столом, сколоченным из грубых досок, за которым вечерами играли в домино, – и ткнул пальцем в вырезанную на самом краю надпись:
– Вот!
«Лева +» увидел Младший брат и пожал плечами. Он не понимал, чего Старший так закипятился. Вопрос же казался простым: «Какой смысл в обрезании?» Старший тем временем присел на скамейку и сделал приглашающий жест. Младший после некоторых колебаний устроился рядом.

– Левка был великий придумщик, можешь мне поверить, – начал рассказывать Старший. – Великий! Даже хотел поступать в литературный, но его мама объявила: «Только через мой труп! Пойдешь, как все, в зубные врачи или, на худой конец, в инженеры-конструкторы». Вот так. Но Катька Прохоренко из четырнадцатого дома имела большой аппетит и хитрые зеленые глазки. Из-за этих зеленых глазок у Левки получалось, что Красная Шапочка сама набросилась на Ночного Волка, и хирурги с гинекологами долго писали удивительные статьи в медицинские журналы; Белоснежку через неделю после дня рождения нашли мертвой от передоза; а Колобок на допросах твердил, что голоса приказывали давить всех, кто попадется на пути…
Младшему стало смешно.
– Катька кушала все, что он писал, и просила добавки, – рассказывал Старший. – А Левка смотрел на ее белые зубки и считал, что это любовь.
– Любовь? – удивился Младший.
– Если женщина слушает с открытым ртом, а тебе только семнадцать, то это принимается за серьезный аванс.

Старший брат высоко задрал подбородок и, сдвинув брови, окинул взглядом окрестности, словно это был не обыкновенный двор, с трех сторон огороженный пятиэтажными панельками, а Суэцкий канал, к которому наконец прорвались танки Ариэля Шарона. «После того как принцесса укололась веретеном, она заснула, и никто ее разбудить уже не мог. Замок погрузился в вековой сон, вокруг вырос непроходимый лес, а она спала себе и спала. Но было пророчество, что разбудит ее только тот, кто поцелует», – продекламировал он с большим количеством металла в голосе и продолжил:
– А мужика того звали Рубинович.
Младшему показалось, что он ослышался.
– Рабинович? – уточнил он. – Который из…?
По лбу Старшего поехала гневная гармошка морщин.
– Рубинович. Яков Рубинович. Имел привилегию от короля Сигизмунда Августа от 30 октября 1561 года на содержание оптового соляного склада в Пинске. Пять лет с условием торговли солью по пониженной цене.
Рот у Младшего открылся от удивления.
– Ехал он с жалобой на пинского войта Андрея Ивановича, запретившего продавать медовуху в ночное время в местных шинках, заснул на телеге, а лошадь свернула не туда. Дело было в 1563 году, он уже имел на откуп таможню и…
Из кармана необъятных спортивных штанов Старшего брата появилась пачка сигарет.
– …лошадь стала, а Рубинович проснулся. Вокруг – дремучий лес, ров с лягушками, мост, ржавые цепи, башни и ни души – тут любой перепугается. Яков сразу понял, что просто чтением молитв тут не отделаешься, придется дополнительно жертвовать на синагогу. Любопытство пересилило страх, и он шагнул внутрь.

Старший брат разминал сигарету двумя пальцами, хлопал по карманам в поисках зажигалки, закурил и сделал несколько глубоких затяжек. Он осторожно поглядывал: проявляет ли Младший признаки нетерпения. Но тот терпеливо ждал. Наконец антракт закончился.
– Там всё было в пыли, – Старший раздвинул руки сантиметров на двадцать. – И в столовой, и в зале, и в библиотеке. А на хрустальном ложе лежала девушка.
– Красивая? – вставил Младший.
– Было видно, что не совсем мертвая, а только спит, – проигнорировал вопрос Старший. – Тут Прохоренко спросила Левку: «Поцеловал?» Вопрос ее был исключительно риторический, потому что она не думала. Она вообще не думала и говорила только то, что немедленно приходило ей в голову.
– И что пришло в её голову? – спросил Младший.
– Он её поцеловал.
– Кто? Левка?
На лбу Старшего опять прорезались морщины, а нижняя губа отвисла и подозрительно задрожала.
– Рубинович! – заревел он, и слюна снова разлетелись веером. – Рубинович ее поцеловал!
– Орать-то чего, – Младший залез мизинцем в левое ухо. – Оглохнуть можно.
– Тебя же предупреждали, что Катька вначале говорила, да и потом не думала?
Младший кивнул.
– Ну, вот она и выдала: «Жид! Жид! Жид! На что ты мне сдался, жид!», повернулась спиной и заплакала!
– Принцесса? – уточнил Младший.
– Тьфу! – в сердцах плюнул Старший. Он некоторое время смотрел сквозь ветки яблони в голубое небо, беззвучно шевелил губами и наконец повернулся к Младшему.
– Вот здесь, – Старший снова ткнул в край стола, – он обрезал.
– Рубинович? – спросил Младший.
– «Лева + Катька = любовь» было написано, – вздохнул Старший. – Пришел Левка тем же вечером с пилой и обрезал доску.