Сердце без ушей

Мальчик родился без лица – не было ни рта, ни ушей. Родители от него отказались, но вот акушерка взяла – и отдала ему всю себя.

На днях завершился 42-й Иерусалимский международный кинофестиваль. И премию «Диамант» за лучший документальный фильм получил фильм «Малахи», созданный Идо Багато и Ноама Демски. Когда жюри огласило решение, зрители повскакивали с мест и заполнили зал оглушительными аплодисментами. Этого можно было ожидать – во время показов фильма слезами заливались даже самые маститые кинокритики Израиля. И после строили свои рецензии больше на эмоциях, нежели на оценках работы сценариста, режиссера, оператора и монтажера. Тем не менее фильм получил и особую премию за мастерство монтажа.

Я хорошо знаком с историей, положенной в основу фильма. Мои старшие дети и многие близкие друзья живут в Иудее и Самарии – и я часто бываю там в самых разных еврейских поселениях. Гостил я и в расположенном в 18 километрах от Иерусалима живописном поселении Мево Хорон. Там в местной синагоге несколько раз видел одного из героев фильма – Шломо Шуба. Да, он именно Шуб, а не Шув, как его почему-то называют во всех заметках о фильме.

Ну, а сама история началась 20 лет назад с того, что в больнице «Асаф а-рофе» родился мальчик с крайне редким генетическим заболеванием. «Когда он родился, у акушерки вытянулось лицо. А моя мама воскликнула: “Что это такое?! У него даже нет ушей! Ничего нет! Тебе просто нельзя его даже видеть!”», – вспоминает в фильме Эфрат Коэн, биологическая мать Малахи. «Весь персонал родильного отделения был в шоке, так как раньше никто ничего подобного не видел! Это был ребенок без лица», – вспоминала затем одна из акушерок. «Такого ребенка просто трудно было назвать человеком», – признается в кадре биологический отец ребенка Офир Коэн.

Родственники начали давить на Эфрат и Офира, чтобы они отказались от такого ребенка, который, дескать, может искалечить им жизнь. В итоге через месяц Эфрат Коэн подписала отказ. С этого момента соцработники больницы должны были начать поиск для мальчика приемной семьи. Если бы таковая не нашлась, то ребенка передали бы в дом сирот, которых в Израиле очень немного.

За развитием ситуации вокруг новорожденного «уродца» пристально следила одна из акушерок – Бат-Шева Шуб, находившаяся тогда на пятом месяце беременности восьмым ребенком. Возвращаясь домой, она рассказывала о всех перипетиях этой истории своему мужу Шломо, не скрывая сочувствия к странному младенцу.

«Каким бы он ни был, отказались от него родители или нет, этот ребенок все равно еврей! Сделали ли ему самое главное, что должны были сделать еврейскому мальчику – брит-милу?» – спросил Шломо спустя пару месяцев. И услышав от жены отрицательный ответ, направился в больницу, чтобы провести церемонию обрезания. Так он впервые увидел Малахи – и почему-то больше всего поразился не лицу младенца, а тому, что тот совершенно не умеет улыбаться. Сделав обрезание, Шломо Шуб дал ему первое имя – Даниэль.

Спустя какое-то время Бат-Шева, вернувшись с работы в приподнятом настроении, рассказала, что для Даниэля вроде бы нашли приемную семью. Но радость была недолгой – на следующий день, увидев ребенка, пара, которая хотела его усыновить, заявила, что не может пойти на такой шаг. Они объяснили, что были готовы на что угодно, но не на такое! «К сожалению, люди часто в первую очередь смотрят на лицо. Хотя смотреть надо в душу!» – говорит по этому поводу Шломо Шуб.

Когда Бат-Шеве пришло время рожать, она оказалась в родильном отделении в качестве пациентки, а не акушерки. Шломо приезжал навестить жену каждый день, и она вновь и вновь говорила о Даниэле – так он понял, к чему она его подталкивает. «Если Всевышний спустил его душу в мир в таком облике, значит, для чего-то этот ребенок Ему нужен, и бросить его на произвол судьбы – значит преступить Тору. Ну, а где восемь, там и девять!» – сказал Шломо, показывая, что прекрасно понял, о чем дет речь, и давая на это свое согласие.

И все же тогда он еще сомневался. Он не знал, как встретят это его решение дети, не испугаются ли они ребенка, столь непохожего на обычных детей, не примут ли его враждебно? Дома он собрал «семейный совет», на котором рассказал детям, что они с мамой хотят усыновить очень необычного мальчика, к внешнему облику которого надо будет привыкнуть. Да и затем, пока он будет расти, надо будет относиться к нему с большим терпением. Вот почему он хочет получить согласие на такой шаг от всех детей – старшему сыну было тогда почти 16 лет, а младшая дочь ходила в садик. Дальше начался референдум по всем правилам. Всем членам семьи раздали листочки, на которых нужно было написать «согласен» или «не согласен». Младшая дочь тогда еще не умела писать, так что просто сказала, что согласна. Все остальные сбросили свои листочки в шляпу. Шломо тщательно все перемещал для соблюдения принципа анонимности и принялся зачитывать вердикты. На всех листках значилось слово «согласен». В тот день он окончательно понял, что ему с Бат-Шевой удалось правильно воспитать детей.

Так в их семье появился маленький Даниэль. И – о чудо! – вдруг выяснилось, что, несмотря на свой синдром, он все же умеет улыбаться – просто для этого надо его приласкать. Вскоре выяснилось, что Даниэль не умеет разговаривать и вообще, похоже, глухой, так что объясняться с ним приходилось жестами. Но врачи объяснили, что мальчик не глухой – просто уши у него были скрыты внутри. В итоге для Даниэля сделали специальный звуковой аппарат, и он оказался необычайно музыкальным ребенком с абсолютным слухом, да еще и острым умом. Это стало понятно, когда мальчик заговорил.

Прошло не так много времени, и Даниэль стал всеобщим любимцем семьи. Шломо с Бат-Шевой стали звать его Малахи – в переводе «мой ангел».

Шломо с женой продолжали заботиться о Малахи, но однажды для проведения очередной медицинской процедуры им заявили, что необходимо согласие биологических родителей. Бат-Шева позвонила Эфрат – и та откликнулась мгновенно. Вскоре она приехала в Мево Хорон с кучей подарков для мальчика. И подписала все бумаги.

Походы по врачам продолжались. Как и поиски любой информации, как можно помочь Малахи. Выяснилось, что с помощью операции можно вывести его уши наружу, а косметические хирурги смогут построить ему ушные раковины. Вот только в Израиле никто не брался за такую операцию. Тогда семья Шуб решила в полном составе поехать в Париж, где врачи были готовы на эксперимент.

Для выезда во Францию снова понадобилось разрешение биологических родителей, и Бат-Шеве пришлось рассказать Малахи, что она, конечно же, его мама, но…
– То есть я никогда не видел маму, которая меня родила? – спросил смышленый малыш.
– Нет, на самом деле, ты ее однажды видел, но просто этого не помнишь, – ответила Бат-Шева. – Когда ты был маленьким, она приезжала к нам и даже привезла для тебя много подарков.

Ну а потом состоялась первая сознательная встреча Малахи с «мамой, которая его родила».

Во Франции Малахи смогли сделать такие же уши, как у всех, взяв для образца ушные раковины Шломо Шуба. Затем было еще очень много операций, в ходе которых косметические хирурги в буквальном смысле слова «строили» ему лицо, вставляя кости челюсти, подбородка. К 18 годам после 17 операций Малахи уже выглядел почти «как все». То есть лицо у него осталось не совсем обычным, но оно уже никого не пугает. И в армии Малахи отслужил на равных со всеми.

Все эти годы крепла связь между приемными и биологическими родителями Малахи, которые признали сына, сознают, что в свое время допустили ошибку, но исправить уже ничего нельзя – Малахи носит именно фамилию Шуб, а не Коэн.

Вот, собственно говоря, об этом и рассказывает фильм «Малахи» – о судьбе необычного ребенка, щедрости человеческого сердца, родительской любви и возможности прощения. Вот такие эти религиозные евреи и поселенцы, которых сегодня так активно демонизируют западные и арабские СМИ.

Фильм снят при поддержке «Кинофонда Самарии» и израильской государственной телерадиокомпании «Кан», которая и выпустит картину в эфир в ближайшее время. На киноэкранах лента начнет крутиться в сентябре.