В половине 1879 г. произошел раскол между двумя группами прежде единой организации "Земля и Воля". Первая группа, присвоившая себе наименование "Черного Передела", осталась на старой анархической позиции в политическом вопросе, но сохранила также свою глубоко демократическую позицию в вопросе о том, что только сам народ, на почве своих насущных интересов, должен творить свое будущее. К этой группе примкнули из евреев — Дейч, Аксельрод. Аптекман. В их биографиях, приведенных выше, мы рассказали уже, как Аксельрод и Дейч эволюционировали затем к социал-демократии, а Аптекман на долгие годы изъят был из жизни якутской ссылкой.
Другая группа, оценившая высоко значение политической свободы для проповеди социальных идей и вступившая в кровавую борьбу с властью, присвоила себе имя "Народной Воли". Эта группа собрала в свои ряды большинство бывших землевольцев. Талантливый и мудрый вождь демократической интеллигенции — М.А.Натансон был в ссылке, большинство же его друзей примкнуло к новой боевой организации. Сравнительно немного люден принадлежало к народовольческому центру, но широкая масса общества, несомненно, окружила деятелей этой эпохи своим сочувствием, оказывала им помощь и этим придала небывалую силу выступлениям партии. Из евреев вошел в первоначальный Исполнительный Комитет Зунделевич, сторонник "политики", т. е. борьбы за политическую свободу. Из 10 человек первоначального состава Комитета он был. в начале, единственным евреем. К делу о покушении на жизнь Дрентельна он отношения не имел. Но он участвовал, как мы знаем, в обсуждении вопроса об акте 2 апреля 1879 г. Тогда же настойчиво заявлял свое желание выступить Гольденберг, принявший затем участие в ряде предприятий "Народной Воли". Тот же Гольденберг был одним из 11 членов липецкого съезда, положившего. собственно, основание партии "Народной Воли".
Приглашен был, конечно, и Зунделевич, но приехать не мог. Вскоре оба они были изъяты благодаря аресту (первого — Зунделевича. 22 октября и второго 14 ноября). На воронежский съезд явились из народников (евреев) 2 человека (Аптекман и Хотинский) из 21-го участника: "политики" (Гольденберг и Зунделевич) отсутствовали: Зунделевич- случайно, Гольденберг не был приглашен. В августе 1879 г. организовался Исполнительный Комитет партии "Народной Воли" из 38 человек. Из них — 3 еврея, два уже известные, третий же — Савелии Златопольский. Агентами Комитета являлись немногие лица, среди них Арончик, принимавший участие в более опасных предприятиях, и Цукерман и Лубкин, работавшие в первой народовольческой типографии. К агентам же мы можем причислить, по ее деятельности, и Гесю Гельфман. За время наиболее энергичной деятельности комитета к нему примкнуло еще 9 человек, из них ни одного еврея. В первой половине 1884 г. членом Исполнительного Комитета был (до отъезда за границу) А.Н.Бах. Таким образом, из 44 человек, перебывавших членами Исполнительного Комитета, с 1879 по 1885 г., евреев было 4 человека. При этом с ноября 1879 г. по апрель 1882 г. членом Комитета был лишь один — Савелий Златопольский. Агентов за эти же 6 лет (1879-1885) было тоже 4 липа. Но к партии, как таковой, примыкало, конечно, большее количество евреев. Возвращаясь к принятой нами системе изложения — по годам и по лицам — мы должны прежде всего остановиться на человеке, участь которого была очень печальна; не менее печальна была судьба и с тем, с кем он соприкасался в течение своей революционной деятельности. Начавши свою деятельность землевольцем, он продолжал ее в качестве народовольца. Имя его — Гольденберг.
Сын купца 2-й гильдии, Григорий Давидович Гольденберг, родился в Бердичеве, учился в киево-подольской прогимназии, вышел из 4 класса. Отец его торговал сукном, был человек уважаемый. Гр. Гольденберг уже в конце 1875 г. вошел в сношения с киевскими радикалами. Весной 1876 г. познакомился с ним в Киеве Ал. Михаилов и с большой охотой водил с ним дружбу. Михайлову он показался человеком добрым и преданным делу, но его восторженное преклонение, по-видимому, не понравилось А.Михайлову. Весной 1877 г. Гольденберг вращался в кружке Чубарова, Давиденко, Дебагория, участвовал в попытке очистить конспиративную квартиру Дейча, Стефановича и Бохановского. Он предлагал ворваться в дом и силой овладеть имуществом, не останавливаясь перед пальбой из револьверов. Но тактический план Гольденберга был отвергнут. Вещи вынесли из квартиры другим, более мирным образом. Дебагорий говорит, что в 1877 г. Гольденберг обратил на себя среди других его внимание. Был он человек совсем еще молодой, очень впечатлительный, страшно много споривший, предложения его были и рискованны, я непрактичны. Знакомства Гольденберга, а м.б., и его повеление, были причиной того, что его арестовали по подозрению в соучастии в покушении на убийство товарища прокурора Котляревского и выслали административно (13 апреля 1878 г.) в Холмогоры, Архангельской губернии, откуда он 22 июня 1878 г. бежал (вместе с Орловым). В Киеве, живя уже нелегально, он сошелся с Валерием Осинским, А.Зубковским и др. В декабре 1878 г. ему пришлось прочесть брошюру "Заживо погребенные", описывавшую жизнь политических заключенных в Харьковских каторжных "централах". Под влиянием этой книги у Гольденберга возникла мысль о мести харьковскому губернатору кн. Кропоткину, как за политических преступников, так и за студентов харьковского университета, избитых нагайками во время беспорядков в половине декабря. Получивши 20 рублей и револьвер от Орлова и Зубковского и рекомендательную записку от Осинского, Голъденберг съездил в Харьков, где с Глушковым, Эм.Воронцом и другими обсуждал план убийства харьковского губернатора. Вернувшись в Киев, он, с товарищами, пришел к мысли о необходимости конспиративной квартиры в Харькове, для собраний заговорщиков и облегчения бегства после убийства. В качестве пособника прибыл в Харьков (около половины января 1879 г.) Кобылянский, а Зубковский и Людмила Александровна Волкенштейн поселились на конспиративной квартире в качестве мужа и жены. Особой конспиративностью Гольденберг не отличался, потому что передал в тюрьму товарищу по университету, сидевшему там, записку, где писал, что приехал "обделать хорошее дельце" и подписался "Гришка". Так что тюрьма уже в день покушения знала, кем совершено убийство. 9 февраля, вечером, он выстрелил в окно губернаторской кареты, смертельно ранил князя Дм.Кропоткина, который 10 февраля скончался.
Гр. Гольденберг собственноручно написал воззвание "К русскому обществу", в котором он называл общество "единственным попустителем жестокостей, совершаемых над социалистами", излагал причины, почему он поднял руку на Кропоткина.
и призывал "возвысить голос за поруганное человеческое достоинство". После убийства Гольденберг скрылся в Киеве, оттуда через Харьков проехал в Петербург. Здесь он видался с Зунделевичем и Михайловым, с которыми "теоретически" беседовал о значении возможного покушения на жизнь шефа жандармов Дрентельна, но никто не говорил ему о практической возможности этого дела. В марте 1879 г. кроме Голденберга, приехали Кобылянский и Соловьев. Все три в одно время, каждый самостоятельно, пришли к мысли о цареубийстве. Первым предложил свои услуги центру "Земли и Воли" Голъденберг. Зунделевич особенно горячо отверг участие его как еврея, другие высказались против поляка Кобылянского, и акт 2 апреля был совершен Соловьевым. 31 марта Гольденбергу, как нелегальному, партия предложила покинуть Петербург. С начала апреля до середины июня Гольденберг был в беспрерывных разъездах в Харькове, Киеве, Петербурге, Чернигове и т.д. Гольденберг, как террорист и сторонник политической борьбы, получил приглашение на Липецкий съезд, куда он прибыл уже к концу съезда. По показанию Квятковского, Гольденберг находился в это время в психически возбужденном состоянии. Мысль его, фиксированная на вопросе, который он возбуждал пред 2 апреля, заставила его впоследствии изобразить съезд, как совещание единственно о цареубийстве. На Воронежский съезд, где собирались члены организации "Земля и Воля", Гольденберга, как не принадлежащего к партии, не пригласили. Но он был избран членом Исполнительного Комитета новой партии "Народная Воля", ездил после съезда на юг для свидания с Колоткевичем и Савелием Златопольским, участвовал 26 августа 1879 г. на том совещании в Петербурге, на котором решена была участь имп. Александра II. В 20-х числах сентября 1879 г. он был в Харькове, где он на сходках выступал с Желябовым в пользу террора и политической борьбы; участвовал в обсуждении плана одесского взрыва, хранил динамит. Его кличка в это время была "Биконсфильд". В октябре, по вызову Ширяева, он поехал принять участие в подкопе под Московско-Курскую железную дорогу. 9 ноября ему предложили поехать из Москвы в Одессу за недостающим динамитом. 12-го он был в Одессе у Колоткевича, получил от Фроленки динамит, от Савелия Златопольского 300 рублей; 14 ноября на станции Елисаветград он был задержан с динамитом в чемодане.
Взрыв свитского поезда 19 ноября 1879 г. показал, какого важного государственного преступника задержали в Елисаветграде. Посаженный в Петропавловскую крепость Гольденберг сперва отказался от показаний. Но еще ранее, в Одессе, к нему посадили предателя Курицына, который узнал от него кое-какие данные. На это прямо указывает Плеве в письме к графу Лорис-Меликову (от 14 октября 1880 г.), что "в январе 1880 г. была прислана в Петербург из Одессы тетрадка с теми данными, которые были почерпнуты от Гольденберга, ранее его сознания, подсаженными к нему (в Одессе) агентами". На допросе 15-го января (в Петербурге) Гольденберг заявил, что он "по своим убеждениям — социалист", принадлежит "к фракции дезорганизаторов, или политиков, иначе сказать, террористов", цель же фракции — политическая борьба, которая облегчила бы "активное, а главное, продуктивное народное движение". На допросе 2 февраля Гольденберг показал, что он был убийцей князя Кропоткина. 6-го же мая он дал такое подробное показание обо всех, кого он видел, знал, о ком слыхал, что перед правительством развернулась впервые яркая картина происходившего в лагере его врагов. Показания свои он подробно мотивировал. С одной стороны, он видел "тяжелый и кровавый путь" социальной партии и фракции террористов, "усилия, мучения и страдания всей молодежи", с другой стороны, "ни в народе, ни в обществе, ни среди молодежи нигде ничего не сделано". Он находил, что "политические убийства не только не приблизили Россию к политической свободе", но "вызвали страшную всесокрушающую реакцию". Его испугала мысль, что новые смертные казни вызовут новые политические убийства, "а эти в свою очередь заставят правительство принять еще более крайние меры... пока победителем из этой неравной борьбы не выйдет все-таки правительство"... Его путала и мысль, что "то отрадное по своим стремлениям движение в пользу политической реформы, которое мы видим сейчас, может под влиянием всех преследований в конце концов заглохнуть на долгое время". Поэтому, "желая содействовать скорейшему переходу к другому лучшему положению вещей, желая многих спасти от угрожавшей им смертной казни, он решился на самое страшное и ужасное дело... раскрыть всю организацию и все ему известное, и, таким образом, предупредить ужасное будущее"... Цель его была, "чтобы правительство отказалось от целого ряда репрессивных мере", "отнеслось спокойно к виновникам печальных событий, на которые они, однако, шли под влиянием своих гражданских убеждений, а не личных каких бы то ни было выгод".
После такого предисловия Гольденберг выдал себя, свою невесту, своих личных друзей, все, что знал, притом без всякого расчета. Автор биографии А.Желябова не считает Гольденберга изменником. "Несомненно, что он был храбр, жизнью не дорожил, и виселицы не мог испугаться". По мнению того же лица, Гольденберг, как человек недалекий от природы, был введен в заблуждение следователем, который будто бы нарисовал ему картину примирения партии и правительства, изменения правительственной системы. Гольденбергу почудилось, что в стране и даже в среде правительства сильны конституционные стремления, которые глохнут под влиянием реакции, вызываемой, в свою очередь, террором. Показание Гольденберга, опубликованное в октябре 1880 г., дает возможность думать, что это было так. Кому-то из товарищей, случайно встреченных в крепости, Гольденберг закричал, что скоро его освободят, так как он, Гольденберг, ведет переговоры с правительством относительно конституции. Однако, когда исчерпывающие показания были уже получены, обращение с ним изменилось. В обвинительном акте по делу 16-ти сказано, что и Гольденберг должен был бы судиться по этому делу, но умер. О причине его смерти сообщают, что он будто бы сказал прокурору (новому уже), который насмешливо с ним говорил: "Помните, г.Прокурор, что если хоть один волос упадет с головы моих товарищей, я себе этого не прошу".- "Уж не знаю насчет волос, — отвечал будто бы остроумный прокурор, — ну, а что голов много слетит, так это верно". Вскоре после этого разговора Гольденберг повесился в своей камере на полотенце (17 июня 1880 г.). Дебагорий считает вполне естественным самоубийство Гольденберга. Когда он понял вред, причиненный движению и людям его показаниями, он, как человек впечатлительный и болезненно нервный, должен был поддаться угрызениям совести. Таким образом, пред нами, в связи с биографией террориста, развертывается картина движения в 1879 г., и не менее яркая картина, какими оригинальными способами добывались сведения о движении в 1880 г. Как ни трагична смерть Гольденберга, она не искупает его предательства, столь колоссального по размерам, что один лишь Азеф может быть сравним с ним. Историки, ч общество, и товарищи Гольденберга по участию в движении, все они свыклись с мыслью о том, что Гольденберг покончил с собою. И есть что-то дьявольское в том сообщении, которое делает господин Б.Глинский, "по сведениям, полученным им от одного типа, игравшего в тогдашней административной жизни видную роль". По словам этого лица, Гольденберг был просто предателем. "Его удалось склонить в пользу правительства и к выдаче своих единомышленников. За эту услугу ему была дарована не только жизнь, но и свобода. Он куда-то скрылся, и притом так искусно, что и до сих пор в нашей революционной литературе по сему предмету нет никаких сведений. Человек точно канул в воду, но имеются некоторые данные предполагать, что он жив еще и поныне" (1913 г.). Мне лично сообщение господина Б.Глинского представляется совершенно ложным и необоснованным. Того же мнения и В.Л.Бурцев.
Вконтакте
Twitter
Телеграм