Один мой приятель, человек сугубо православный, отлично говорил на идиш. Так хорошо, что пожилые евреи вглядывались в его славянское лицо и говорили:
«Ан эмесдыкер идишер пунем!». И по прононсу определяли — точно, из-под Киева. Хотя был он совсем не из-под Киева — родился и вырос в Москве. Просто поселилось после войны в его дворе население целого местечка с красивым названием Кобеляки, вот оно-то точно было под Киевом. А приятель — человек лингвистически одаренный — перенял от них не только язык, но и манеру говорить с легким завыванием и даже жестикуляцией.
Жители Кобеляк (имеются в виду уцелевшие — в основном, те, кто успел эвакуироваться) перебрались на новое место жительства, потому что Кобеляки (ах, как они их вспоминали!) как идишер штетл попросту перестали существовать.
Даже в Москве кобелякинцы занялись тем, к чему привыкли за несколько столетий в родном селе. А были среди них и бондари, и мелкие торговцы (гос- и коопслужащие), и портные, и сапожники, и… далее полный набор еврейских местечковых профессий. Но кадок и бочек, даже от лучшего кобелякинского мастера, в Москве, сами понимаете, не требовалось ; лучший портной или парикмахер могли занять тут место, скажем так, довольно скромное. Холодный сапожник — тот сел на углу и делал то же самое, что в Кобеляках: для него разница между городами оказалась не столь существенной. Самым зажиточным и культурным человеком оказался, конечно же, фотограф: он даже по будням ходил в шляпе и с галстуком и первым в семье начал говорить по-русски. Интеллигент!
Но рано или поздно все как-то пристроились. И вот тут-то мы сделаем небольшое историческое отступление.
Молодому читателю, быть может, трудно в это поверить, но в те послевоенные времена (и много позже, кстати) не хватало буквально всего. И обычно, покупая, скажем, брюки или крепдешиновое платье, люди рассчитывали на то, что вещь должна служить много лет. А поскольку вещи — даже самые качественные — все же изнашиваются, их периодически ремонтировали. Что там костюм! Чулки — и те покупали не каждый год! И появились мастерские «Поднятие петель на чулках». Обычно мастерская специализировалась не на одних чулках, поэтому вывеска выглядела следующим образом: «Мелкий ремонт одежды, поднятие петель на чулках и плиссировка юбок». В те годы как раз вошли в моду плиссированные юбки, как в трофейных фильмах, а промышленность, запланированная на пять лет вперед, их упорно не выпускала. Зато вы могли принести юбку в мастерскую и получить назад плиссированной — в точности, как у Дины Дурбан. К «скороходовским» ботинкам вам подклеивали толстую подошву из микропорки, и вы выглядели настоящим стилягой из фельетона «Плесень» в «Комсомолке».
Рядом красили ткани и кожаные изделия. А поодаль заполняли и ремонтировали шариковые ручки. Они, кстати, мало походили на продукцию фирмы «BiC». Эти детища отечественной промышленности появились в начале 50-х, мерзко протекали и пачкали карман. Однако после мук с чернильницами-непроливайками все же стали предметом повышенного спроса. Власти отреагировали на них традиционно: школьные власти запретили пользоваться ими в школе, а власти государственные — подписывать ими документы. И то правда: достаточно было приложить мякоть ладони к свежей подписи — и злоумышленник получал простейший поддельный штамп с чужим факсимиле. Заполнялись ручки при помощи большого стационарного алюминиевого насоса.
Вот всем этим и занялись вечно печальные, скромные евреи. Как, впрочем, и всем вышеописанным. Причина тому проста: местечковая привычка к работе в сфере обслуживания. Как бы ни был мастеровит еврей, он все же предпочитал, по возможности, работать в одиночку или, в крайнем случае, с родственниками. И — скажем честно — ничего так не боялся, как оказаться в большом нееврейском коллективе.
Вторая причина в том, что евреям свойственно быстро приспосабливаться к новым условиям (тоже не столько от большого ума, сколько от того, что у евреев эти условия менялись таки довольно часто). А это означало, что новая техника и новая профессия страха у них не вызывали.
И еще одна положительная еврейская черта: понимание несерьезности
такойработы. А значит, надо было сделать все, чтобы дети зарабатывали свой кусок хлеба делом более солидным.